Сидя в своем офисе, Самуэль Александрович улыбнулся: то, что Хаакер обращался к нему запросто, по имени, означало, что он занял непримиримую позицию.
— Кроме мортонриджского Освобождения, вы хотите сказать? — и живо вообразил себе, как поджались тонкие губы его собеседника.
— Да ведь вы и сами как-то сказали, что Освобождение не является решением проблемы. В отличие от антипамяти.
— Без сомнения. Проблема будет снята окончательно. Послушайте, я не знаю, все ли объяснили вам Мэй и Джита, но ученые считают: антипамять уничтожит все души в потусторонье. Не может быть, чтобы вы серьезно рассматривали этот вариант.
— Самуэль, эти души, о которых вы так волнуетесь, собираются всех нас тут поработить. Ваша позиция меня крайне удивляет. Вы военный человек, вы знаете, что война — это результат всеобщей иррациональности и конфликта интересов. И данный кризис — лучшее тому подтверждение. Души стремятся вернуться, а мы им этого позволить не можем. Если они своего добьются, человеческая раса погибнет.
— Согласен, они разрушат почти все, что мы создали. Но жизнь как таковую уничтожить не смогут. Я даже не думаю, что они одержат нас всех. Эденистов им одержать не удалось, да и вообще процесс одержания сейчас почти остановился.
— Да, благодаря вашему карантину. Это был удачный ход, не отрицаю. Но ведь мы до сих пор не придумали, как вернуть утраченное. А население Конфедерации именно этого и хочет. Они просто настаивают на этом. Процесс, быть может, и замедлился, но не остановился. Вам это известно так же хорошо, как мне. К тому же не вечно нам жить в карантине.
— Вы сами не понимаете, что предлагаете. Ведь там миллиарды душ. Миллиарды.
— И они там мучаются. По неизвестной причине уйти оттуда они не могут, хотя Латон и утверждал, что это возможно. Не приходит ли вам в голову, что они предпочли бы окончательную смерть?
— Может быть, некоторые и предпочли. Но ни я, ни вы не имеем права решать за них.
— Они поставили нас в такое положение. Ведь это они вторглись к нам.
— Но это не дает нам права уничтожать их. Мы должны найти способ помочь им. Делая это, мы поможем себе. Разве вы не понимаете этого?
Президент отказался от имиджа бесстрастного человека и подался вперед. И голос его зазвучал неравнодушно.
— Ну, разумеется, понимаю. Не считайте меня непримиримым негодяем. Я поддержал вас, Самуэль, потому что считаю: никто лучше вас не может командовать флотом. И я в вас не ошибся. Пока мы держим ситуацию под контролем и не даем распоясаться крикунам. Но все это до поры до времени. В какой-то момент нам придется представить решение Конфедерации. И все, что у нас сейчас есть, — это антипамять. Я не могу разрешить вам, Самуэль, наложить на этот проект вето. Сейчас трудные времена: мы должны принять во внимание все, как бы ужасно это ни выглядело.
— Я никогда не позволю применить это оружие. Пусть они другие, но это же человеческие души. А перед Конфедерацией я поклялся защищать жизнь.
— Приказ к применению будете подавать не вы. Оружие, подобное этому, не является прерогативой армии. Оно принадлежит нам, политикам, которых вы презираете.
— Да нет, что вы. Не соглашаюсь. Иногда, — Первый адмирал позволил себе слегка улыбнуться.
— Продолжайте изыскания, Самуэль. Заставьте Гилмора и его команду найти достойное решение, гуманитарное. Я хочу этого так же сильно, как вы. И все же, пусть они параллельно с этим занимаются антипамятыо.
Наступила пауза. Самуэль знал, что если откажется, Хаакер издаст официальное распоряжение. А это означает: он уже не Первый адмирал. Надо выбирать.
— Хорошо, господин президент.
Президент Хаакер улыбнулся одними губами и подал на процессор команду о завершении встречи, полагая, что их дипломатический спор останется тайной.
Современная техника шифрования обеспечивала полную секретность информации. Статистика, на которую любили ссылаться шифровальщики, утверждала, что если всем узлам AI, работавшим параллельно, дать задание по расшифровке секретных данных, то такую задачу им удалось бы решить не более пяти раз за все время существования Вселенной. Разведка флота (королевское разведывательное агентство и Би7 в том числе) были бы страшно расстроены, узнав, что точная копия цветного телевизора «Сони Тринитрон» 1980 года выпуска показывала в это самое время беседу Первого адмирала с президентом Ассамблеи аудитории, состоявшей из пятнадцати внимательных стариков и совершенно невнимательной десятилетней девочки.
Картинка сузилась до крошечного пятна в центре экрана, и Трэйси Дин в раздражении вздохнула.
— Ну что ж… как говорится, пусти козла в огород.
Джей болтала ногами, так как сидела на слишком высоком стуле. Клуб был главным социальным центром, поэтому все здесь было к услугам престарелых наблюдателей. Огромное, полное воздуха здание с широкими коридорами. Высокие арки вели в залитые солнцем комнаты, похожие на гостиные дорогих отелей. Белые стены, выложенные красной плиткой полы, в больших глиняных горшках — высокие пальмы. Крошечные птицы с яркими золотыми и алыми телами и нежными изумрудными крылышками то влетали в окна, то вылетали наружу, увертываясь от пунцовых шаров-провайдеров. Все здесь располагало к комфорту. Не было ступеней, только покатые спуски, мягкие кресла, даже еда, которую подавали провайдеры, отличалась мягкостью, ее не приходилось долго жевать.
Первые пять минут ходить по зданию было интересно. Трэйси провела ее по всем комнатам, представила другим людям. Несмотря на хрупкую внешность, старики отличались живостью. И были, разумеется, очень ей рады: гладили по голове, весело подмигивали, восхищались новым платьем; угощали печеньем, сластями и мороженым. С кресел своих они почти не вставали: смотрели по телевидению новости Конфедерации и ностальгические программы далекого прошлого.